Пьяная травма

Одним из халатных упущений Интуриста было то, что иностранцам при въезде в Ленинград не читали технику безопасности. Один лектор мог бы сэкономить труд нескольких бригад скорой. А ведь могли бы организовать с того конца адаптационные курсы и качать дополнительную валюту.

А это был вообще невезучий америкашка. Его бы сразу выбраковать - не готов морально и физически, сиди уж дома; нет, тоже поперся. Показать, значит, жене и дочери загадочную страну белых медведей. Какой он храбрый и богатый.

Первый раз скорую вызвали с утра. Колитик у него легкий образовался. Приступ геморроя с мелким кровотечением. Ну что: хватил вечером водяры нашу дозу, закусил непривычным, переварить без тренировки не смог. Так отдыхай в номере, лелей свечку в анусе!

Нет - потащился с группой по городу; рейнджер. Ах, дворцы, ах, Невский! - как же, деньги уплачены, надо получить все сполна. На Невском у него брюхо и схватило.

Переводчик эвакуировал его в ближайший туалет - под телеателье, напротив Строгановского дворца. Ждут десять минут, двадцать, беспокоятся. Выползает америкашка наверх сильно хромая, разъяренный и мокрый. Порывается переводчику въехать по морде.

Выяснилось, что когда он влетел в освободившуюся кабинку, его унитаз смутил. Загажен до непривычности. Он лихорадочно вспомнил армейскую службу и туристские рассказы и проявил смекалку - взобрался на стульчик ногами и сел орлом, подобно русскому рядом. Но он был не орел, и не русский, и в кульминационный момент скользнул. Он натужился, ножки старческие дрогнули, и он со скользкого мокрого фаянса слетел. Одна нога, значит, сдрыгнулась на пол, а вторая в унитаз. И он загремел набок.

Он чуть не вывихнул колено и соответственно изгваздался. Туалетной бумаги вокруг не оказалось и мыла тоже. Благоухая и кряхтя, пострадавший путешественник обтерся платочком, обмылся ледяной водой, харкнул в зеркало и клокоча похромал наверх воевать за правду. Он припылил на тачке в гостиницу и устроил такой бенц, что группе молниеносно сменили переводчика.

Новой переводчице внушили задобрить и сгладить. И девочка объявила группе маленький сюрприз: в Ленинграде открылась первая пиццерия, и вот они за очень дешево пообедают настоящей горячей пиццей и оценят наше качество привычной в Америке еды.

Тут она немного промахнулась. В Америке такое качество оценивает уголовный суд. Пицца, унаследовав итальянское имя, была ублюдком от брака русского блина с еврейской мацой: полупрозрачная сухая лепешка, посыпанная крошкой, измельченной до такой степени, чтобы нельзя было определить, колбаса это или иной какой деликатес. И сверху украшена кляксой томатной пасты.

Америкашка, в довершение несчастий, оказался по национальности итальянцем. Такое сочетание кого хочешь подкосит: штатник и итальяшка в одном лице, с приступом геморроя и свалившийся с горшка.

Американец не согласился, что это пицца. Официантка заменила черствую на горячую. От этих издевательств американец завопил по-итальянски и, кавалерийски потрясая пиццей, заскакал забинтованным коленом вперед на кухню. Бороться, значит, за качество питания.

Что за бескультурье, удивляется пекарь, а еще иностранец! Тут вам не там! Живо сдерет милиция валютный штраф и - коленом под зад обратно: дома в Америке гангстера изображай! не такие едали! Наглый халдей, все кругом прикормлены.

Американец взрывается английским матом, доступным пекарю и по видеопорникам. Пекарь парирует, что он его фак и клиент может кисс его в эсс. Американец надевает ему пиццу на рыло, бьет посуду, получает слева-справа по уху, к обеим сторонам набегает подмога - итальянский темперамент плюс американская раскованность внакладку на национальную гордость великороссов дают потрясающие результаты! Любо-дорого поглядеть, какой погром! Еле всех растащили.

Американец баюкает руку, обожженную кипящим маслом. Янки дудль. В гостиницу приезжает та же скорая, что три часа назад ему ногу вправляла. Подмигивают старому другу и врачуют ожог.

Цезарь после такой кампании отступил бы. Но Цезарь не был американцем.

Бригада по возвращении на станцию устраивает пресс-конференцию. Третий вызов! ну не климат ему здесь.

Так вечером попозже он решил пропустить рюмочку, успокоить нервы. Он пропустил рюмочку, и две рюмочки, и четыре рюмочки, и вышел чуть-чуть прогуляться перед сном, вдохнуть прохлады и полюбоваться зрелищем ночного Ленинграда.

Зрелище было хоть куда. У него поинтересовались, который час, попросили закурить, вслед за чем на сносном английском предложили выгодно продать доллары. Вместо шестидесяти официальных копеек - по четыре рубля. Такая подвалила финансовая удача, и он продал стольник.

Это компенсировало несчастья прошедшего дня. Микрокалькулятор показал прибыл от операции в шестьсот шестьдесят шесть долларов шестьдесят семь центов, а это даже для небедного американца славный заработок за день отдыха. И он придумал отпраздновать находку покупкой самого лучшего коньяка в ближайшем открытом гастрономе. И у кассы обнаружил, что с верху пачки десятка, и с низу - десятка, а между ними - аккуратно настриженная бумага. Куклу ему задвинули. Один, в темноте, выпивший: лох.

Это на него произвело такое сильное впечатление, что по пути в гостиницу его хватил инсульт. Лег он на тротуар и стал тихо помыкивать.

Лежит? Мычит? Пахнет? Пьяный! Мало у нас близ винных вечером народу лежит: кто мычит, кто нет. Переступали. Потом луноход приехал.

Подняли его загружать, а там лоб разбит и рука забинтована. Милиция вызывает скорую - не хочет ответственности: обвинят в избиении, были прецеденты.

Прикатывает скорая: битый алкаш. Кидают на носилки, пихают в машину, и - в 25-е Октября. Эта больница вечно по пьяной травме дежурит.

В приемной скатили его на кафельный пол и отбыли.

Поскучал он полночи на полу среди алкашей, в порядке очереди. Хлопнули на топчан, стали раздевать - и обнаружили паспорт. Он лежал не в нагрудном внутреннем кармане, как у людей принято, а как бы потайном, изнутри полы. От воров прятал. Скорая и не нашла.

Больница имени 25-го Октября для иностранцев не предназначена. Туда и своим лучше не попадать. Дежурный врач звонит в диспетчерскую скорой. Оттуда - в интуру, оттуда - в гостиницу. А там уже группа колготится, экспедицию на поиски организует и чуть ли не в ООН обращаться собирается.

И толпа интуристов вламывается в приемное. Ознакомились они с контингентом, глянули на перегоревшие лампочки меж облезлых стен, нюхнули запашку и пришли в тихий ужас. Застонали, завопили, одни камерами щелкают, другие консулу звонят: такие условия!.. Дежурный врач хватается за сердце: нельзя иностранцев, нельзя снимать, провокация западной пропаганды! Узнают, затаскают, выгонят! И узнали, и выгнали, поскольку телефоны посольства на прослушке, стукач при группе: прибыло ГБ в штатском, оттеснило иностранцев, засветили им пленки; одновременно прибыл третий секретарь американского посольства, готовый защищать жизнь соотечественника всей мощью державы; просочилось все на "Голос Америки", и слава больницы 25-го Октября достигла всемирных масштабов.

Уволили за недосмотр и переводчика (третьего, последнего). И стукача уволили. Скорая, к счастью, отделалась выговорами. А америкашку перевезли в больницу Куйбышева и положили в отдельную палату, где он через два дня благополучно и помер.

Так сообщать приятную новость жене с дочерью врачи выпихнули опять же переводчика, уже четвертого по счету, приставленного лично к больному. Однако когда переводчик утешил, что все хлопоты и расходы по доставке тела на родину советская сторона, верная законам гостеприимства, берет на себя, убитая горем семья обнялась и просияла. Таковы их нравы.

Вот после этой самой истории КГБ и потрясло Интурист, что в результате кончилось снятием и посадкой за миллионные хищения бессменного директора Ленинтуры Ванюшина и воцарением в его кресле верного номенклатурщика Сорокина. И Интурист в Питере стал называться не "Дети Ванюшина", а "Сорочинская ярмарка".